Наконец выехали на набережную. При виде многоэтажных зданий и ярко освещенных магазинов, Ян спросонья подумал, что он попал обратно в Гонконг едет по Конноут-род. У него даже екнуло сердце.
Но он сразу же успокоился. На перекрестке вместо бородатого индуса-полицейского стоял на возвышении китаец в белой рубашке навыпуск, в коротких штанах и размахивал руками, как дирижер. На велосипедах пронеслась стайка девушек-китаянок в беретах, в офицерских кителях с серебряными погонами. Этого в Гонконге не увидишь.
Ян простился с женами рыбаков и пошел по набережной. Зашел в первый же магазин — здесь торговали спортивными принадлежностями. Приказчики подсчитывали на крохотных счетах выручку, сверяя с чеками, — готовились к закрытию магазина. На задней стенке висело большое объявление о том, что завтра в политической школе для торговцев и промышленников будет прочитана лекция «Социалистическая индустриализация страны». Ян с удивлением смотрел на объявления, приказчики недоуменно взирали на него.
Мальчик с красным галстуком и с нагрудным эмалированным значком — на нем было обозначено, в какой школе он учится, — объяснил Яну, как проехать на автобусе в восточный пригород — Дуньшань, где жил учитель Чжу — товарищ Тан Ли-цзин.
На пологих склонах холма среди деревьев стояли особняки, похожие на коттеджи англичан в Гонконге — выше Ботанического сада и Куинз-род. Одноэтажный особняк, в котором жил Тан Ли-цзин, находился почти на вершине холма и был окружен низенькой чугунной оградой, увитой плющом.
Коротко остриженный седой человек в темных очках, пробежав глазами письмо, посмотрел поверх очков на Яна.
— У твоего деда были такие же глаза и рот. Я бы тебя принял без рекомендательного письма.
Жена и сын Тан Ли-цзина уехали к родственникам в деревню. Комната с большими, почти до пола, окнами выходила в садик, где росли изогнутые сосны. Ян оглядел с почтением книжные полки, закрывающие стены до потолка. Большой письменный стол был завален папками, тетрадками и пожелтевшими газетными вырезками.
— Вы пишете книги? — тихо спросил Ян. В его голосе звучало благоговение.
— Я долго работал в газете, — ответил Тан. — А теперь пишу книгу по истории Кантонской коммуны. Собрал очень интересные документы в деревнях Гуандуна, где появились первые Советы рабочих и крестьян. И очень ценные материалы мне прислали из Гонконга — о знаменитой стачке докеров после кантонского расстрела.
За ужином Ян рассказал о том, как после исчезновения отца и смерти матери его приютил учитель начальной школы — отец Хуана, ныне студента, о том, как учился, и о своих друзьях.
— Значит, ты знаешь английский, — сказал Тан. — Надо учиться дальше. Завтра поговорю кое с кем. Тебе надо будет пройти некоторые формальности, потому что ты приехал не обычным образом. Но это уладим, не беспокойся. А потом поедешь учиться и работать.
Ян положил палочки для еды на стол и быстро заговорил:
— Во-первых, умею работать на линотипе с латинским шрифтом, во-вторых, чинить водопровод и пылесосы, в-третьих, ухаживать за тюльпанами…
Тан остановил его:
— Вполне достаточно. Выберем что-нибудь подходящее.
— И еще я могу… — Ян нахмурился и поправил очки, — помогать в расследовании преступлений.
— И этим занимался? — удивился Тан.
Ян рассказал о деле старика Фу. Тан слушал очень внимательно.
— О Фу Шу я слышал кое-что, — сказал он. — В свое время он гремел на Янцзы — был одним из самых крупных судовладельцев. Но история с его убийством и похищением его трупа кажется какой-то странной. Не верится что-то.
— Фу убит, это установлено, — сказал Ян. — И к убийству был причастен Вэй Чжи-ду.
— Что касается Вэя, то из твоего рассказа видно, что все основано на твоих подозрениях. Более или менее доказанным можно считать только то, что он в ту ночь был в коридоре третьего этажа.
Ян упрямо мотнул головой:
— Я уверен, что у него на сердце какая-то страшная тайна. Он преступник.
— Он действительно выглядел таким злодеем?
— Нет, наоборот. Всегда был такой сдержанный, ровный, на лице никакого выражения, говорил спокойно, медленно. На вид совсем не подозрителен, но я чувствовал… — Ян приставил палец к груди и повертел им, — что у него на сердце спрятан кинжал…
— Оказывается, ты еще и ясновидящий, — улыбнулся Тан. — А почему тебе так нравится работа сыщика?
— Потому что… — Ян шмыгнул носом, — очень интересно разгадывать тайны… тайны преступников.
Тан уложил Яна спать в своем кабинете. В простенке между полками висела фотография с изображением обелиска на пригорке. Ян посмотрел на фотографию, потом на потолок из черного дерева.
— А кто жил здесь до Освобождения? Наверно, какой-нибудь крупный бандит?
— Да. Этот дом принадлежал начальнику гоминдановской полиции Кантона. Завтра пойдем, — Тан показал на фотографию, — к этому памятнику.
Рано утром они подъехали к набережной Шаки и пошли к мосту, переброшенному через канал. Мост вел на остров, похожий на парк, — заросли пальм, пышные баньяновые деревья и платаны, дорожки, посыпанные золотистым песком, кусты роз разных цветов и каменные ограды особняков.
— Вот остров Шаминь, — сказал Тан. — Бывшая иностранная концессия, цитадель империалистов, маленький кантонский Гонконг. Здесь находились их консульства и банки, китайцев сюда не пускали.
На холмике у моста стоял серый обелиск, на нем было вырезано — «Не забывай этого дня!» и Ниже — «23 июня 1925 года».